Доблестный учтивый рыцарь и недостижимая совершенная женщина, на которую расходовалось его неисполняющееся желание, священник, принявший обет безбрачия, и чистая и целомудренная Дева Мария, в которой нашло идеальный символ для собственной рыцарской любви духовенство, — все это секулярные и сакральные символы и статусы, в которых выражаются нравственные идеалы христиан.

Секулярная структура общества изменилась, рыцарский образ жизни с его рыцарями и дамами сердца давно канул в прошлое, утратила свое незыблемое благородное положение аристократия. Но великая иерархическая структура католической церкви сохранилась, и ее целомудренное духовенство до сих пор поклоняется со смешанными сыновними и рыцарскими чувствами сакральному и недостижимому символу Девы. Как Владычица Небесная и Богоматерь, коей сексуально не обладал ни один мужчина, она, любимая и прекрасная, до сих пор является идеальным символом для целомудренного выражения сублимации и неисполненного желания, постоянно остающегося неудовлетворенным. «Романтическая любовь, появившаяся в средние века, — пишет Бертран Рассел, — поначалу не была направлена на женщин, с которыми любовник мог иметь законные или незаконные сексуальные связи; она была направлена на великосветских женщин, которые были отгорожены от своих романтических воздыхателей непреодолимыми барьерами морали и условностей» [120b].

Идеалы рыцарской любви сохраняются в трансформированном и ослабленном виде в произведениях искусства и неудовлетворенных желаниях большинства современных женщин. Рыцарь, состязающийся в физическом поединке на турнире за благосклонное одобрение своей недостижимой госпожи, канул в прошлое еще задолго до того, как был основан Янки-Сити, однако он все еще живет здесь в секулярном мире кино, телевидения и других средств массовой информации. Здесь, в костюмированных представлениях, он все еще появляется, сочетая в себе трепет любви и нервную дрожь смерти, дабы угодить желаниям тех, кто все еще тоскует по совершенной любви, и удовлетворить потребность мужчин в переживании косвенных мук самопожертвования. Здесь, кроме того, еще и ковбой на своей великолепной лошади благородно спешит вступить в бой, где ему суждено кого-то убить или самому быть убитым, ради того, чтобы спасти от злодейства невинную женственность. Честь и самопожертвование владеют его мыслями и управляют его действиями. Насилие рыцарского турнира трансформируется в вооруженные перестрелки «где-то там на старом Западе», где герой и сопровождающие его всадники — эти современные Тристаны и рыцари Круглого стола, все еще остающиеся борцами за чистоту и нравственность — сражаются и одерживают победы над силами зла и злодейства. Вчера был сэр Галаад, сегодня — Одинокий рейнджер; когда-то — Ланселот, теперь — Гари Купер и Грегори Пек из фильмов «Точно в полдень» и «Стрелок» [190] .

Вне протестантизма бунт против сакральной жизни традиционной церкви и нелогического, эмоционального видового порядка достиг своего наивысшего выражения в марксистской философии, ставшей в настоящее время в нескольких странах государственной религией. Марксистская символическая система сводит все их сакральные символы к тупой логике техники и технологической дисциплине.

Символы семьи и символы вида, выражающие себя в формах сексуальных, сыновних и родительских отношений, подверглись в марксистской литературе безжалостным нападкам [46]. Этика, мораль и доктрины семейной жизни были подчинены доктринам добычи и распределения пищи. Те враждебно настроенные критики, которые говорят, будто марксизм низводит человека до уровня животного или, возможно, даже пищеварительного тракта, неправы. В этом материалистическом учении выдвигается на передний план не животная природа человека, а развитие новых технических рычагов контроля над средой в процессе социальной эволюции новых форм технологии, изменяющее символы и ценности группы без участия тех противовесов, которые удерживают технологию под контролем вида и общества. Технология в этой новой теологии первична и доминантна. Этика и базисные социальные ценности группы официально ниспровергаются в зависимое положение неустойчивых следствий этой фундаментальной Первопричины, которая является Святым Духом марксистского мистицизма.

Фрейдистское движение отчасти представляет собой мирской бунт против тех крайностей «протестантизма», которые ощущаются современными людьми независимо от того, иудеи ли они, протестанты или католики. Хотя фрейдовские понятия опираются на индивида, а не на группу или вид, они подводят современного человека к признанию ценности видовой жизни. Фрейдовское мышление все еще технологично, что, быть может, неизбежно в век науки. Рациональное объяснение психологической беседы сводит чувствование к механике либидо, а чувства и аффективную жизнь бессознательного — к механическому контролю личностных конструктов. Личность становится «топологическим» механизмом; тем не менее, сексуальность здесь признается, принимается, одобряется и получает право на выражение.

Некоторые протестантские церкви Янки-Сити осуществили контрбунт. Произошло возрождение сакральной символической жизни. Через культы таких разных групп, как епископалиане, унитариане, методисты, конгрегационалисты, пресвитериане и баптисты, прокатился литургический ренессанс. Использование невербальных символов для обозначения мира, остающегося недосягаемым для референциальных символов — того мира, значимость которому придают глубокие чувства, переживаемые людьми как членами вида и как участниками упорядоченных повседневных событий своего общества, — в настоящее время, по всей видимости, возрастает.

Имеется много признаков, указывающих на то, что мы достигли крайних рубежей протестантского бунта и что теперь набирает силу контрреволюция, поддерживающая и использующая эвокативные символы. Нынешнее состояние — это, быть может, крайний предел, к которому могут подвести нас технологические символы марксизма и подобных ему систем. Возможно, это самая верхняя точка того, что некогда было названо протестантским бунтом. Ни одна социальная система, как бы сильно она ни нуждалась в рациональном поведении, не может довести рациональность, основанную на технологическом эмпиризме, до такой точки, где потребности и требования физической и социальной жизни вида уже не признавались бы и не санкционировались в символах и ценностях, выражающих духовную жизнь группы.

День матери: возвращение женщины и ее семьи в протестантский пантеон

Возможно, одним из самых значительных изменений в современной протестантской церкви стало недавнее введение в ее сакральный календарь нескольких специальных семейных дней; все они были внесены в него под влиянием мирян. В настоящее время в церковных календарях в Янки-Сити закреплено официальное место за фигурой матери. Имеется официальный День семьи, или День матери, приходящийся на второе воскресенье мая; в традиционном литургическом календаре этот месяц специально посвящен Деве Марии Богоматери. День матери возник как секулярный праздник, дающий сыновьям и дочерям возможность церемониально выразить свои чувства к своим матерям. Его празднование очень быстро распространилось по всем Соединенным Штатам. Он стал одним и самых популярных праздников. Протестантские священники инкорпорировали его в свои воскресные службы и стали читать в этот день проповеди, посвященные матери. Многие из этих проповедей дают выражение большинству чувств и ценностей, пробуждаемых в католических ритуалах Богоматерью. Некоторые священники связывают друг с другом символы матерей земных и матери божественной.