На ранних этапах существования Янки-Сити для жесткого контроля над женщинами были еще и дополнительные причины. Его социальная система базировалась на семье; поддержание же в ней порядка, фактически, зависело от семьи даже еще больше, чем в старой системе. Непрочная социальная организация протестантизма, в основном свободная от иерархии социальных, политических и церковных рангов, нуждалась в семье для обеспечения собственной стабильности и безопасности в большей степени, нежели прежняя социальная организация, в которой людей объединяли и сплачивали контролирующие механизмы крупных систем ранжирования. Каждое локальное общество в старой Новой Англии — с точки зрения порядка — в огромной степени зависело от автономной семьи. Свободное движение мужчины, его возросшая свобода выбирать, переходить от одной роли к другой, с одного места на другое, изменять свои функции и статус — все способствовало расшатыванию такой текучей системы. Ограничение положения женщины и усиление контроля над ней и над отношениями между полами выполняло в данных условиях роль противовеса; отсюда и жесткие правила, контролирующие женщину и ее поведение в закрепленных за нею семейных ролях, в особенности же в ее отношениях с мужчинами. Строгое регулирование статуса женщины и связей мужчин с этим статусом закладывало фундамент под мужскую природу морального и символического миров. Освободи женщину, и может воцариться хаос; подчини ее, и текучие экономические и социальные миры, населенные главным образом мужчинами, смогут все более и более развиваться и впитывать в себя физические и психические энергии мужчин. Внутри семьи, которая обычно представляет собой социально одобренную обитель интимных сторон и привилегий видовой жизни, строгий отец воспитывает своих сыновей и дочерей в духе послушания и долга, а господствующий муж и покорная жена выполняют свою репродуктивную обязанность плодиться и размножаться. Мы должны помнить о том, что различие между культурой Кальвина [193] и латинской культурой католического Рима — всего лишь различие в степени, ибо последняя тоже обладает собственным аскетизмом. И все-таки, как бы далеко мы ни заходили в приписывании сходства этим двум субкультурам, необходимо признать в качестве важной и значимой характеристики огромное различие между ними в том, как они морально упорядочивают и символически выражают нерациональный мир вида.

Мы уже говорили ранее об аскетических правилах, контролирующих католического священника, принявшего обет безбрачия, и о том избавлении, которое он находит в возвышенных символах Девы-Матери и ее божественного семейства. Нам нужно проанализировать такого рода механизмы контроля над сексуальностью в связи с местом священника в структуре церкви и делегированными ему полномочиями контролировать сакральные символы абсолютной власти. Затем нам необходимо будет сравнить статус католического священника со статусом протестантского духовенства, дабы полнее понять значения протестантских символических систем.

Статус духовенства, связанного обетом безбрачия, представляющий собой строго контролируемую сексуальную позицию, медленно вызревал в недрах церковной структуры как выражение и неотъемлемый элемент аскетических, негативных христианских идеалов, контролирующих связи между сакральным и профанным. Правила, определяющие эту позицию, «вывели брак священнослужителей» из их биологических семей и переместили его в тело Церкви, где вся личность целиком заключена в едином статусе. Чтобы понять сегодняшнее положение такого духовенства, необходимо бросить взгляд в прошлое. Первоначально, как известно, обет безбрачия не требовался, и священники были женатыми, хотя на протяжении всей эпохи раннего христианства интенсивно ощущалась нечистота секса [89]; впоследствии же священники, как чистейшие из людей по роду своей профессии, стали восприниматься в качестве более всего подпадающих под аскетические идеалы. По мере того как структура Церкви приобретала все большее могущество, аскетические идеалы навязали обет безбрачия всему духовенству. Поначалу целибат «был актом добродетели», позднее превратился в «акт долга», а к IV веку брак священника уже считался преступным. Тем не менее, «бракосочетания» духовенства продолжали открыто отмечаться. Лекки пишет по этому поводу: «Итальянский епископ десятого века афористически описал нравы своего времени, заявив, что если бы он применил канонические законы ко всем распущенным людям, отправляющим церковные обряды, то в Церкви не осталось бы никого кроме мальчиков, а если бы применил канонические законы еще и против незаконнорожденных, то не осталось бы и этих. Зло приобрело такие масштабы, что крупное феодальное духовенство, передававшее церковные приходы от отца сыну, неоднократно оказывалось готовым восстать» [194] . Лишь на исходе средневековья могущество папы и чувства верующих оказались достаточно сильны, чтобы навязать духовенству обет безбрачия. Сегодня этот священнический статус полностью выведен из семейной системы и из-под контроля сообщества.

Иерархическая организация статусов, к которой принадлежит приходской священник как член низшего церковного сословия, — это жестко организованная система господства, в которой власть располагается, предположительно, на самой вершине и проистекает из абсолютной власти самого Бога. Благодаря рукоположению духовная власть входит в статус и личность священника как часть церковной структуры, поднимая его над мирянами, не занимающими официального положения в этой иерархии. Символические задачи, которые он выполняет, символы его аксессуаров и его образ жизни дают внешнее выражение структурным реалиям католической социальной системы и отношениям между духовенством и мирянами.

Католическая доктрина непогрешимости, благодаря которой папа иногда выступает в качестве гласа Божьего и в качестве высшего и окончательного авторитета, входит составной частью в структуру духовных абсолютов, составляющих символическую жизнь Церкви. Доктрина непогрешимости папы и доктрина «реального присутствия» позволяют папе и священнику в строго обозначенных границах выступать перед верующими с духовной авторитетностью самого Бога. Символически обе эти доктрины подкрепляют одна другую. Высшая истина всегда и во все времена пребывает в локальном использовании по всему миру символов мессы. В этой церемонии Церковь, духовенство, иерархия местных епископов, папа и бесчисленные прихожане выражают свое единство в чудесном магическом символе, который делает их единым целым.

Священник, совершая церемонию мессы, делает это благодаря абсолютной сакральной власти, переданной ему его епископом, и благодаря таинству рукоположения. Последнее является в католической церкви основным обрядом перехода, обособляющим человека, который становится священником, таким образом, что тот превращается в «еще одного Христа». Эта обособленность преображает его не только духовно, но и социально и биологически. Когда он принимает обет безбрачия, освобождая себя от моральных и биологических требований продолжения рода, он признает авторитет и дисциплину сакральной иерархии посвященных должностных лиц, которая, в конечном счете, связывает его ритуальным союзом с папой, а через него — с абсолютной властью Бога. Исторически, вот уже около двух тысяч лет и на протяжении жизни многих поколений рукоположенных, считается, что он «един со св. Петром» и связан с самим Христом.

Когда верующие в Янки-Сити и во всем мире твердо верят в то, что духовная власть символов, находящихся под контролем священника, столь велика, что может вызвать к алтарю самого Бога и вселить его в физические тела людей, это имеет ряд следствий. Важнейшие из них заключаются в том, что сам священник в границах, установленных его статусом в иерархии, пользуется абсолютной духовной властью и авторитетом, однако иерархия, образуемая восходящими уровнями, каждый из которых непосредственно подчинен более высокому статусу, часто изымает принятие решений из локального сообщества Янки-Сити и переносит его в далекую от Америки чужую культуру. Через священника верующие духовно ориентируются на местное и мировое общество. Священник, отделенный от этого мира, высвобождается из-под непосредственного контроля структуры семьи и сообщества; это достигается посредством обучения и символического отделения. Благодаря личной подготовленности и статусу, который он занимает, католический священник, в плане выполнения стоящих перед ним трудных задач, находится по сравнению с протестантским священником в лучшем положении. Следует признать, что он всего лишь человек, и иногда у него случаются неудачи, но тем не менее он чаще достигает успеха.