Хотя символическая схема злодея или предателя, подгоняемая к личности индивида, состоит не из видимой оболочки костюма, а из нематериальных ценностей, знаков и социальных актов, тем не менее эти составные части упорядочиваются ею в значимую форму, соответствующую требованиям непосредственной социальной сцены. Здесь используются все имеющиеся под рукой материалы для максимизации в индивиде худших и наиболее предосудительных качеств, и тем самым создается символ, способный вызвать самые враждебные, а подчас и неуправляемые реакции со стороны тех, кто как-то с ним связан. Такое символическое одеяние изготовили для Бигги те, кто боялся и ненавидел его. Они превратили его в сознании некоторых людей в тот самый типаж, для которого и был скроен этот костюм. На него-то и нападали в передовицах и письмах, помещаемых в местной газете, а также в слухах и сплетнях, распространявшихся по всему сообществу [5а].
Без сомнения, кое-кто из тех, кто вносил свою лепту в разрастание его злодейской и клоунской ролей, были переполнены злобными чувствами и преследовали эту цель намеренно, однако они составляли меньшинство. Эти неодобряемые роли выросли главным образом из ценностей и представлений людей, в особенности тех, кого занимаемое положение вынуждало быть противниками Бигги; эти роли возникли таким же естественным путем, как и его героическая роль. Фактически, они были необходимыми элементами социальной драмы, в которой политический защитник низших слоев бросает вызов социальным условностям и властям. Защитники народа в народных ценностях и представлениях их современников должны носить также маску злодея и дурака. Те же сознательные и бессознательные народные фантазии, которые находят выражение в героях, злодеях и дураках в популярной литературе, преобразуют обычного индивида в прямо противоположные роли: с одной стороны, мудрого и благородного заступника и, с другой — тупого или сумасбродного дурня или подлого злодея. Только параноик может верить, будто против героя всегда существует хитро сплетенный заговор, составленный могущественным меньшинством с тем, чтобы нанести поражение справедливым требованиям большинства [71d].
Вообще говоря, политическая карьера Бигги, ставшая в один прекрасный день публичным достоянием, несет в себе поразительное сходство со старыми пьесами моралите. С того самого момента, как он впервые баллотировался на пост мэра, на всем пути его ранних побед и последующих поражений и унижений и вплоть до сегодняшнего дня шла непрекращающаяся борьба между двойственными и прямо противоположными традиционными символами за контроль над его значимостью для населения города. Каждая из противоборствующих сил пыталась символическими средствами захватить в плен публичную персону Бигги Малдуна и заключить ее в такую символическую форму, которая сделала бы его объектом либо восхваления и одобрения, либо осуждения и презрения.
В пьесах моралите все без исключения — и публика, и актеры — знали, кто герой, и четко различали, какие персонажи и силы добрые, а какие злые; следовательно, они знали, за кого и против кого они должны быть. Однако в нашем обществе тот, кто для одной группы является героем, для другой группы часто является злодеем или дураком. В драме, разыгравшейся в Янки-Сити, один и тот же человек — и герой, и злодей. Он одновременно и могущественный вождь народа, и презренный клоун. Разделены и находятся в оппозиции друг к другу не персонажи социальной драмы, а их зрители. Именно зрители придерживаются противоположных взглядов насчет Бигги; именно они ведут борьбу за то, чтобы захватить в плен если уж не душу, то по крайне мере значение Бигги как публичной персоны. И они не могут договориться между собой, какую роль он играет.
Необходимо добавить также, что в большой группе самих зрителей символы Бигги как дурака, клоуна и злого человека вступают в конфликт с символами Бигги как мужественного борца за права народа. Эта последняя группа из года в год колеблется, а вместе с ней колеблются и ее голоса.
Писатели и поэты, преобразуя реальность в воображаемые формы, чаще всего базирующиеся на более глубоких традициях культуры, дают аудитории возможность косвенным образом выразить свои личные эмоции в ответ на действия персонажей и повороты сюжета [82]. Станет ли и останется ли центральный персонаж героем, падет ли до уровня дурака, предателя или злодея или же возвысится до духовных высот мученика, может зависеть от реальных обстоятельств его жизни, от интерпретаторов его действий, от тех сообщений, которые они передают широкой публике, а также от социальных и психологических потребностей людей в тот или иной период их истории. Так, какой-нибудь Робин Гуд может поначалу определяться как разбойник и нарушитель общественного порядка, но со временем может стать символическим лидером угнетенных, который защищает их от обидчиков, побеждает их врагов и несет обществу справедливость. Джесси Джеймс [50] , представляющий собой одну из современных американских разновидностей Робин Гуда, поначалу был для многих лишь безжалостным убийцей, грабившим поезда, врагом закона и порядка на Западе. Однако с годами рассказчики, исполнители баллад, а также те социально значимые темы и ценности, которые они использовали, превратили его в защитника «маленьких» людей того времени — пионеров и первых поселенцев Запада, — оказавшихся беззащитными перед жестоким натиском с Востока банков и гигантских железнодорожных корпораций, которые, не обращая ни малейшего внимания на права человека, отбирали у людей собственность, попирая свободу и равноправие. Джесси Джеймс-человек, умерший и покоящийся в могиле, как был, так и остается Джесси Джеймсом; однако его символическая роль злодея была обменена на роль народного героя, взявшего под свою защиту угнетенных.
Возможен также и обратный процесс, а иногда оба процесса протекают одновременно, неразделимо смешиваясь друг с другом.
Влияние экономических, социальных и символических факторов на карьеру героя
Как простой человек и жертва несправедливости Бигги с успехом боролся против высокопоставленных могущественных людей, находившихся на самой вершине социальной пирамиды. Фигура защитника «маленького человека» — маленького Давида, вышедшего на борьбу с гигантским Голиафом, — лишь один из тысяч подобных символов, насквозь пронизывающих все стороны нашей сакральной и секулярной жизни. Многие наши символы — от таких недавних любимцев, как Микки Маус и три поросенка, и их экранного сумасбродства (на секулярном полюсе) до Смиренного [51] , выступившего против власти высокопоставленных иудеев (на сакральном полюсе), — выражают желания, представления и ценности народа, истосковавшегося по скромному защитнику, способному, действуя в качестве их представителя, отнестись к высоким и могущественным с тем презрением и осуждением, которого, с точки зрения народа, они заслуживают, одержать над ними справедливую победу или даже уничтожить этих «злейших врагов народа». Между тем, победитель в Америке должен постоянно следить за тем, чтобы оставаться не столько победителем, сколько простым человеком, иначе его последователи подыщут себе новых Давидов, дабы те сразили его — старого Давида, — ставшего для них новым Голиафом.
Бигги выиграл бой за снижение значимости и коммерциализацию особняка и окружающей его обстановки. Ему удалось перевести их из статусных символов, возбуждавших чувство превосходства, связанное с образом жизни элиты, в чисто экономические символы, для обладания которыми вполне достаточно такой ценности, как деньги. Дом был перемещен в низкостатусную сферу и перепланирован неприемлемым для социальных верхов образом. Вместо него и красивого сада выросла автозаправочная станция — одно из многочисленных звеньев в цепи крупной нефтяной корпорации.
После того как это место было продано, насилие Бигги уже не так легко было связать с нападением обиженного на вышестоящих. Продажа автозаправки столкнула его борьбу с публичной арены, на которой он был маленьким человеком, сражающимся с окопавшимися богачами, и заступником, совершающим ради своих собратьев необычайные подвиги, и низвела ее до уровня частной коммерческой сделки. Наблюдать этот спектакль было, может быть, и забавно, но символ борьбы правды с неправдой, добра со злом, бедных с богатыми, большинства с Хилл-стрит из него исчез. Когда дом превратился в толстую пачку купюр, легшую в карман Бигги, каждый мог порадоваться его триумфу, однако теперь власть денег стала частью собственного значения Бигги. Его новое положение требовало иного стиля поведения. В некотором смысле он теперь сам наглядно представлял те самые вещи и ценности, которые прежде высмеивал. Атака на особняк имплицитно сделала его человеком из народа; превращение особняка в деньги эксплицитно превратило его в человека, принадлежащего к миру богатых.