Изменчивые образы предков-пуритан и их связь с людьми нашего времени можно также проиллюстрировать краткими выдержками из посвященных трехсотлетию проповедей, прочитанных на открытии праздника. Пастор первой церкви Старого Города, история которой восходит ко временам отцов-основателей, а пасторат ведет происхождение от первых пуританских богословов и их теократии, косвенным образом выразил протест против отвержения родоначальников и растущей секулярности города. В проповеди, озаглавленной «Душа истории», которая была напечатана в местной газете, он обращался к своим прихожанам:

«История ровным счетом ничего не значит и не обладает никакой долговременной ценностью, если только не истолковывается в человеческой жизни. Причем не в жизни людей, живших в прошлом, пусть даже это были и лучшие представители рода, а в жизни нынешнего поколения. Какой добрый урок можно извлечь из полуапологетического изображения жизни пилигрима или пуританина? [Курсив мой.] Например, признавая их холодный, отталкивающий, самодовольный, самоуверенный фанатизм, указать на какие-то похвальные поступки и кое-какие принципы, которые могли бы стать достойными подражания, тогда как истина состоит в том, что жизнь подобного человека была всего лишь интерпретацией человеческих представлений о Божественном откровении. Его характер был душой религиозной жизни его времени, а ее подлинная ценность всецело зависела от него и от способности его поколения правильно читать историю прошлого.

Великая Книга Жизни лежит сегодня открытой перед нашим поколением. Все волнующие события, которыми мы можем наполнить следующие несколько дней, сцены, которые мы можем попытаться воссоздать, и замечательные персонажи, которые как будто бы снова выйдут прогуляться по нашим улицам, не оставят нам ничего подлинно ценного, на основе чего нам можно было бы строить нашу жизнь, если только мы не найдем ту лепту, которую они внесли в великое откровение Божие, простирающееся сквозь череду человеческих поколений».

Священник епископальной церкви св. Павла, прихожанами которой были многие из тех, кто отвечал за подготовку процессии, нарисовал членам своей паствы, чьи предки некогда слушали элегантного епископа Басса [114] , совершенно иной образ пуритан-прародителей. Он особенно подчеркнул первоначальное единство пуритан с англиканской церковью, из которой возникла нынешняя епископальная церковь.

«Еще находясь в Ярмутской гавани в Англии, пуритане, покидавшие Англию в 1630 году, написали преисполненное любви письмо, адресованное «остальным братьям нашим в Церкви Англии», подтверждая в нем свою верность «нашей дорогой Матери-Церкви». Осознание того, что их убеждения уведут их из рук «дорогой Матери-Церкви», приходило к ним очень постепенно. Фактически лишь после встречи с паломниками-колонистами они узрели, что в свое время им суждено будет отделиться от этой Церкви, основав новую».

Пастор фешенебельной унитарианской церкви, появившейся в результате произошедшего в начале XIX века бунта против сурового аскетизма ранней пуританской теократии, в проповеди, которая также была напечатана в местной газете, говорил о «внешнем отсутствии изящества и благодати в речах, манерах и религии наших предков и гораздо более интенсивном и подобающем чувстве радости жизни и красоты, которым мы обладаем сегодня. Причина этого отличия в том, что пуритане были узкими специалистами и, подобно всем специалистам, были упрямыми и ограниченными, способными видеть только те вещи, которыми они с увлечением занимались. Мы же понимаем жизнь Божию как нечто, призванное пропитать собою все существование».

Символы власти и славы

Транспарант, предварявший первый из девяти эпизодов периода величия, извещал: «Епископ Басс». Тут же приводилось объяснение: «В 1797 г. назначен первым епископом Массачусетса; с 1752 г. священник Церкви св. Павла в Янки-Сити.» Спонсором этой сцены выступила сама епископальная церковь. Состав этой церкви и поныне остается одним из наиболее аристократичных в Янки-Сити; числом прихожан, принадлежащих к классу старых семей, она превосходит все другие церкви.

Из исторических источников того времени известно, что епископ, бывший прямым потомком дочери Джона и Присциллы Олденов [115] , начал свою амбициозную карьеру как конгрегационалист, но в скором времени пришел к выводу, что аристократическая англиканская церковь более соответствует его духовным запросам и земным амбициям. По окончании Гарварда он провел некоторое время в Англии, где был посвящен в духовный сан епископом Лондона. После этого он вернулся в Янки-Сити и был назначен пастором в церковь св. Павла. В годы революции он, как явствует из исторических документов, в лучшем случае «довольно вяло» сочувствовал Америке и поддерживал постоянные контакты с теми из прихожан, кто хранил преданность трону. По истечении тяжелого периода, наступившего после поражения англичан, когда англиканская церковь пребывала в величайшей смуте, ее лидеры реорганизовали и укрепили ее, превратив в чисто американский институт. Когда основным законом страны стала Конституция и Янки-Сити вступил в полосу расцвета, в то время, когда на Хилл-стрит строились лучшие дома города, все, бывшие когда-то британскими англиканцами, стали американскими епископалианами, а многие другие представители состоятельного высшего класса, закладывавшие в то время основания для позднейшего его принятия в качестве статуса старых семей, перешли под крыло «аристократической англиканской церкви св. Павла», как назвал ее один видный местный писатель. Большинство их потомков до сих пор являются ее прихожанами.

Епископ, увенчанный митрой, роскошно одетый, находящийся на самой вершине в утонченной церкви, чьи сложные ритуалы привносили в мирскую элегантность семей, живущих на Хилл-стрит, духовную и эстетическую красоту, был в то время человеком их круга. Роскошь, которая окружала его сан и саму структуру его церковной организации, абсолютно противоречила пуританской набожности и простоте, направлявшей духовную жизнь родоначальников, основавших Янки-Сити. Кроме того, именно отвращение к этим аристократическим и иерархическим формам и их внешним символам как раз и побудило родоначальников мигрировать и основать Новую Англию. Между тем, в процессии епископ и его митра были символами, которые выражали аристократические ценности не только его современников, но и их потомков, ведущих свое происхождение и черпающих свою легитимность из периода, когда установился сам этот класс. Епископ Басс, как символ, — это не сакральная репрезентация святого, какая нередко встречается в массовых шествиях в католической Европе и Латинской Америке, где они преподносятся верующим, дабы те могли выразить преклонение и духовное уважение, а образ предка сообщества, чье сегодняшнее присутствие говорит о могуществе и славе периода величия, когда торговый экономический класс и социальный класс старых семей стали для всего общества лидерами и образцами для подражания.

Спустя восемь эпизодов, завершая этот исторический период процессии, начавшийся с епископа Басса, появился епископ Шеверю [116] , первый католический епископ в Массачусетсе. Текст этого эпизода рассказывает нам, что «он часто наведывался в Янки-Сити», а позже вернулся во Францию, где «стал кардиналом». В этом же тексте епископ Шеверю тесно связывается с высшим протестантским обществом того времени.

«В Бостоне, городе протестантском и пуританском, его благородный характер и обаятельные манеры, образованность и пылкое стремление быть хорошим гражданином того сообщества, в котором он жил, быстро снискали ему дружбу людей всех вероисповеданий. Когда небольшая католическая церквушка стала слишком мала для растущей конгрегации, на подписном листе с прошением о строительстве новой церкви имен протестантов было запечатлено так же много, как и имен католиков, а во главе списка стояло имя Джона Адамса из Бостона, бывшего в то время президентом Соединенных Штатов. Отец Шеверю часто выступал в протестантских церквях, нередко обращался с посланиями к ученым обществам и помогал в создании Бостонской библиотеки».