Фундаментальная секулярная задача, решаемая кладбищем, состоит в том, чтобы избавить живых от разлагающегося трупа, а тем самым освободить их от тошнотворных запахов разложения и ужаса созерцания естественного распада человеческого тела и помочь им сохранить доставляющий удовлетворение образ себя как вечных и бессмертных существ. Еще одна социальная функция кладбища состоит в том, чтобы обеспечить прочное и постоянное социальное место, ритуально ради этого освященное, где могли бы найти утешение и обрести определенность расстроенные чувства людей по поводу смерти их близких. Смерть нарушает равновесное состояние семьи и других интимных групп, в которых покойный участвовал в течение своей жизни. Когда она приходит, взаимодействие и обмен интимными жестами и символами, благодаря которому личностью каждого индивида интернализируется часть личности того другого, с которым он интимно взаимодействует, прекращаются. Этот процесс не дает более зеркала, пусть даже тусклого или кривого, в котором индивид мог бы видеть собственное отражение и тем самым живо представить себя как социальное существо. Вера в бессмертие, укрепляемая и подкрепляемая похоронным обрядом, помогает частично скорректировать чувство утраты собственного «я», которое переживает оставшийся жить. Чтобы оставшийся жить продолжал и далее видеть и чувствовать самого себя все еще живущим в мертвой жизни другого и связанным с ней, ему нужно реконструировать свой образ другого; однако, делая это, он должен пересмотреть также и свое представление о том, кто такой он сам — во всяком случае, в той мере, в какой он связывает себя с личностью умершего. Это образует важную часть тех социально-психологических процессов, которые протекают в живущих на протяжении переходного периода смерти.
Кладбище предоставляет живым сакральную область — созданную ими с помощью социального контроля над божественной силой, который является функцией сакрального символизма, — где они могут поместить нечистое и неприглядное мертвое тело в принадлежащую ему могилу не столько как тело, сколько как сакральное лицо, причем в могилу, принадлежащую также и им, живущим. Могила с ее маркировками служит местом, где живущие могут символически сохранить и выразить свои близкие отношения с умершими. К тому же, между ними существует и своего рода родство: сегодняшние мертвые — это вчерашние живые, а сегодняшние живые — это завтрашние мертвые. Каждый идентифицируется с судьбой другого. И никому не дано этого избежать.
Могила маркируется таким образом, чтобы живой мог подойти к ней как к чему-то, принадлежащему отдельной личности; это не просто символ, обобщенно и абстрактно обозначающий всех мертвых. Кладбище — это символическое место встречи мертвых и живых, мира сакрального и мира профанного, естественного и сверхъестественного. Это целиком и полностью социальный символ, хотя и составленный из множества автономных и обособленных индивидуальных символов, которые дают зримое выражение нашим социальным отношениям со сверхъестественным и с чистым царством духа. Это место встречи, где можно заглянуть в мир смерти и сакрального абсолюта и вернуться в секулярные реалии конечного и живого. Здесь сливаются воедино время человека и время Бога. Это «место последнего упокоения», где расстроенные и потревоженные чувства живых членов общества помечают знаком естественную смерть, конечное местоположение индивидуального организма и его отделение от вида, фиксируя тем самым во времени то место, где живые могут человеческим, понятным и эмоционально доступным способом связать себя со спиритуализированной личностью, пребывающей теперь во вневременном царстве сверхъестественного иного мира. Члены общества живых и общества мертвых встречаются здесь как «дети Божьи» и, соответственно, составляют единый народ. Кладбище как коллективная репрезентация воспроизводит и выражает социальную структуру живых, будучи ее символической копией; город мертвых — символический дубликат сообщества живых. У христиан духовная часть города мертвых, часто мыслимая как часть Града Божьего, иногда приравнивается к Незримому Телу Христа. Для многих христиан и живые, и мертвые являются неотъемлемой частью более великого таинства.
Социальные и статусные структуры, организующие живое сообщество Янки-Сити, находят яркое и впечатляющее отражение и выражение во внешних формах и внутренней планировке городских кладбищ. В точности как старые кладбища отражают в миниатюре прошлую жизнь и исторические эпохи, через которые прошло сообщество, так и современные кладбища символически выражают нынешнюю социальную структуру. Этот памятник, возведенный живыми для мертвых, был создан ими по своему образу и подобию.
В ходе полевого исследования мы обследовали и описали все кладбища Янки-Сити; некоторые из них изучались интенсивно и систематически [176] . Мы начертили планы расположения их территорий и могильных участков, использовали перечни владельцев этих участков, составили списки индивидов и семей, которые на них похоронены. С помощью интервью и сбора официальной кладбищенской документации мы смогли реконструировать их историю и изучить происходящие в настоящее время социальные процессы. По понятным причинам все имена людей, названия мест и конкретных кладбищ являются вымышленными. В целях повышения анонимности данные, касающиеся нескольких кладбищ, были скомпонованы в единый документ.
В коллективных репрезентациях кладбища повсюду присутствует огромная значимость организации элементарной семьи как основополагающей и первичной единицы нашей социальной структуры. В соотносительном расположении могил различных родственников отражается конфигурация личностей в семье. Отец часто занимает место в центре могильного участка, хотя в некоторых случаях это место занимает мать; иногда отец и мать занимают равное положение в центре.
Использование каменных оград для обозначения границ и определения обособленного характера семейного участка подчеркивает базисное единство и первичную значимость элементарной семьи. Так, в символах кладбища находят, например, отражение важные факты, касающиеся рождения и продолжения рода. Конфликт между ориентационной семьей индивида, в которой он родился, и его репродуктивной (procreation) семьей, в создании которой он участвовал посредством вступления в брак и рождения детей, также ясно отражается в знаках кладбища. С помощью интервью и изучения размещения могил нам удалось продемонстрировать, что эта конкуренция между двумя семьями за обладание индивидом отчетливо проявляется в том, что происходит на кладбище. Если сильнее ориентационная семья, то чаще всего будет иметь место крупный семейный участок, на котором отец и мать занимают более или менее центральное положение, по обе стороны от них размещаются сыновья со своими женами, а на периферии располагаются внуки. Чаще всего эта конфигурация свойственна представителям высшего класса. В тех случаях, когда репродуктивная семья сильнее или когда между семьями, формируемыми фактами рождения и брака, существует конфликт, эта семейная единица имеет тенденцию к обособлению, и тогда семейный участок может вмещать мужчину-главу семьи, его жену и их неженатых и незамужних детей. Хотя этот тип погребения не ограничивается каким-то одним классом, он, насколько нам удалось выяснить, в наибольшей степени характерен для средних классов, и особенно тех их членов, которые находятся в процессе восходящей мобильности.
Эти два типа погребения — большая, расширенная семья и малая, ограниченная семья — репрезентируют две крайности захоронения, связанные с ориентационной и репродуктивной семьями. Есть также и промежуточные формы, которые демонстрируют изменчивость, неизбежно возникающую в таком обществе, где существуют классовые различия и противостояние между семьями, формируемыми рождением и браком. Когда семейная организация расширенного родства так же могущественна, как это обычно бывает в высшем классе, семейные участки, вероятно, будут фиксировать это классовое отличие. Когда доминирует принцип родословной и родовое имя обладает для класса реальной значимостью, это, по всей вероятности, тоже отразится в том признании, которое получит каждый в порядке размещения умерших и в надписях на могильных плитах. Иногда может получить выражение родословная матери; это делается путем включения в надгробную надпись ее девичьей фамилии. Это может проявиться в любом классе, но чаще бывает в высшем классе, где родовое имя матери имеет особую значимость для социального положения семьи. Насколько нам удалось выяснить, в надгробных надписях низших классов такое случается редко.